Инвестиции в медицину

Рост, стабильность, дивиденды… Инвестируем в сегмент здравоохранения

Американский сегмент здравоохранения готов предложить инвестору различные варианты вложений, в зависимости от стиля инвестирования, персональных предпочтений, профиля риск/ доходность.

На рынке США можно встретить как скучные традиционные фармкомпании, так и инновационных биотехов. Бумаги индустрии биотехнологий росли двухзначными темпами в 2013 — середине 2015 г. Затем последовал провал, пузырь лопнул на фоне возросшей конкуренции и обострившихся регуляторных рисков. Однако биотехи все еще могут пережить второй ренессанс, что сыграет на руку агрессивным инвесторам.

График Nasdaq Biotechnology ETF с 2010 года

В свою очередь, среди скучных фармкомпаний найдется немало историй стоимости, подходящих более консервативным участникам рынка.

График Health Care Select Sector SPDR ETF с 2010 года

Что предлагает сектор здравоохранения

Рассмотрим основную терминологию.

Фармацевтические препараты — основаны на химических или растительных компонентах. Подходят для лечения распространенных заболеваний. Их выпуск носит массовый характер. Крупнейшими производителем таких лекарств являются Pfizer, Merck, Johnson&Johnson.

Дженерики — более дешевые версии фармпрепаратов. Их продажи начинаются после истечения патентов на оригинальные лекарства. Наиболее известным производителем дженериков является израильская компания Teva Pharmaceuticals.

Биотехнологии базируются на клеточных решениях. Они используются для терапии более редких и системных заболеваний, к примеру, гепатита С, ВИЧ, онкологии. Препараты эти более дорогие, требуют значительных инвестиций в разработку. Как правило, они не продаются в аптеках, а распространяются более ограниченно.

Биосимилары — продукты, близкие к оригинальным препаратам биотехов. Они не являются копией первоначальной версии, но доказана их клиническая близость. Формально, это своего рода дженерики у биотехов, но тут препараты не идентичны.
Крупнейшими биотехами в Штатах являются AbbVie, Amgen, Gilead Sciences, Biogen, Celgene. Основные предприятия этой сферы сейчас принято называть биофармацевтическими компаниями. Они производят не только традиционные биотехнологические продукты, но и фармпрепараты. Это зрелые представители индустрии, среди них есть дивидендные истории. В свою очередь, традиционные фармкомпании в последние годы вышли на рынок биосимиларов и прочих более инновационных решений.

Помимо этого, сектор здравоохранения включает операторов больниц и других учреждений, производителей медицинских инструментов и робототехники, медицинских страховщиков. В нашем обзоре мы сфокусируемся на методах оценки фармкомпаний и биотехов.

Почему стоит инвестировать в фарминдустрию

Население в развитых регионах мира неуклонно стареет. Каждый год в США более 3,6 млн людей достигает пенсионного возраста. В 2018 г. затраты на здравоохранение в Штатах взлетели до $3,65 трлн, по сравнению с 2017 г. они увеличились на 4,4%. Речь идет о $11 212 на каждого американца. Согласно данным исследования, опубликованного в журнале Health Affairs, с 2018 по 2027 гг. среднегодовой прирост расходов на здравоохранение в США составит 5,5%. К 2027 г. речь будет идти о 19,4% американского ВВП. Около 70% американцев постоянно принимают те или иные препараты. Для многих это жизненная необходимость, от которой не так-то просто отказаться, то есть спрос малоэластичен по доходам. Это делает сектор здравоохранения менее зависимым от экономических циклов.

Не забываем про «зарубежные» возможности. Стареть начало даже населения Китая. В более бедных странах высока смертность от инфекционных заболеваний. Постепенно финансирование медицинских расходов в таких странах начинает увеличиваться, что открывает перспективные рынки сбыта для американских фармгигантов. Еще один момент — новые технологичные тренды в сфере здравоохранения, включая искусственный интеллект и генную терапию. Инновации позволяют развиваться традиционным фармкомпаниям и способствуют появлению новых звезд, то есть «историй роста».

Сейчас Штаты находятся в поздней стадии цикла, когда стоит присмотреться к акциям сегмента здравоохранения. Эти бумаги как правило чувствуют себя лучше рынка в случае турбулентности на финансовых площадках. В этом плане следует различать зрелые предприятия и более рисковые бумаги, торгующиеся с высокими бетами. Не следует забывать о финансовых показателях и рисках каждого конкретного инструмента.

Читайте также «Акции роста» или «акции стоимости» на рынке США? Каким бумагам отдать предпочтение»

Как оценивать фармкомпании

1. Мультипликаторы

Наиболее известным мультипликатором является P/E — соотношение капитализации и чистой прибыли. Его можно сравнивать с аналогичным показателем индекса S&P 500, историческим значением и медианным значением по группе сопоставимых компаний. Существует показатель PEG, то есть P/E, скорректированная на динамику чистой прибыли. Если PEG меньше 1, то при прочих равных условиях это является фактором в пользу покупки акций. Если PEG превышает 2, то это повод задуматься о слишком высокой стоимости бумаг.

Читайте также «Мультипликатор P/E. Преимущества, недостатки, как его использовать»

P/E может быть рассчитан при наличии прибыли. Если предприятие убыточно, что характерно для молодых биотехов, инвестирующих в новые проекты, то более адекватным будет показатель P/S — соотношение капитализации и выручки. Существует также мультипликатор EV/Sales — соотношение стоимости компании с учетом чистого долга и выручки. EV/Sales сложнее найти в открытых источниках, но с точки зрения структуры капитала — это более адекватная метрика. И числитель, и знаменатель не учитывают налогов и процентов, являются валовыми показателями.

Для обозначенных мультипликаторов бывают форвардные аналоги, то есть с учетом прогноза по доходам. Форвардные мультипликаторы сложнее получить из бесплатных источников, но они более полезные чем исторические значения, так как являются взглядом в будущее. Форвардный P/E также может быть полезен в оценке убыточных предприятий. В любом случае, мультипликаторы необходимо рассматривать в комплексе с финансовыми показателями. Истинная недооценка сопровождается сильными значениями финансовых метрик, в таких случаях бумага является незаслуженно «дешевой», а не «ловушкой ценности».

2. Финансовые показатели

Смотрим на динамику прибыли на акцию (EPS) и выручки — за прошлый год, среднегодовое значение за последние 3- и 5-лет. Сравниваем динамику. Также полезны прогнозы на будущие периоды. Если предприятие убыточно, необходимо представлять, когда оно выйдет на прибыльный уровень.

К показателям рентабельности относятся рентабельность собственного капитала (ROE, чистая прибыль/ собственный капитал), маржа чистой и операционной прибыли (прибыль/ выручка).

Бизнес битехов характеризуется высокими затратами на исследования, возможны провалы в процессе тестирования и судебные иски. Поэтому важно отслеживать показатели долговой нагрузки (левериджа). К ним относятся соотношение долг/ собственный капитал, соотношение долг/ EBITDA, коэффициент покрытия процентов. Важно отслеживать запасы кэша, их ежеквартальное использование, если кэш сжигается на развитие.

3. Портфель препаратов. В случае крупных фармкомпаний он должен быть достаточно диверсифицированным. В менее крупных ситуациях важен фокус на потенциально емких с финансовой точки зрения рынках и отсутствие аналогичных терапий в этом направлении у конкурентов. Ключевая метрика — портфель препаратов, находящихся в процессе разработки и тестирования (pipeline), который может поддержать компанию в высококонкурентной среде. Необходимо отслеживать защищенность препаратов патентами (до 20 лет в США) или документацией о маркетинговой эксклюзивности (от 6 мес. до 7 лет).

4. Дивиденды и байбеки. Дивидендными историями на рынке США являются крупные и зрелые фармацевтические и биофармацевтические компании. Есть среди них и дивидендный аристократ — AbbVie, увеличивающий выплаты уже 45 лет подряд.

Читайте также «Лучшие материалы экспертов БКС Экспресс по оценке стоимости акций»

Риски для инвестирования

1. Рыночный. В теории, акции сегмента здравоохранения не слишком зависят от экономических циклов. Однако это в большей степени относится к консервативным историям. Если же бумага торгуется с высокой бетой и явно завышена по мультипликаторам, то при обвале широкого рынка она может упасть намного больше индекса S&P 500.

2. Регуляторный. В США получение разрешение от регуляторов (FDA) на продажу препарата является многоступенчатым процессом, состоящим из преклинического тестирования и четырех фаз. Процесс как правило занимает от 10 до 15 лет, затраты могут превышать $2 млрд. При этом большинство препаратов так и не получает доступ на рынок. Новости об отрицательных результатах тестирования не раз приводили провалу акций биотехов на 10% и более. В случае небольших предприятий за этим могли следовать пересмотр финансового прогноза и даже сокращение персонала. Именно поэтому стоит с осторожностью относиться к молодым «историям одного препарата», в случае неблагоприятного развития событий такая компания может даже обанкротиться.

3. Ценовой. Ранее Дональд Трамп и другие американские лидеры выражали недовольство завышенными на их взгляд ценами на некоторые препараты. Медицинские страховщики внесли ограничения на использование некоторых дорогостоящих лекарств. Так страховщик Anthem отказался покрывать затраты на использование препарата Sarepta Therapeutics, которые составляют около $300 тыс. на одного человека в год, ссылаясь на возможную неэффективность терапии.

4. Патентный. Истечение эксклюзивных прав на ключевые лекарства в сочетании с высокой конкуренцией в индустрии способны ударить по доходам компании. Вот почему важно отслеживать линейку лекарств, в особенности на поздней (4-й) стадии испытаний для регуляторов.

5. Судебный. Даже после прохождения испытаний препараты могут нести в себе угрозу для здоровья и даже жизни пациента. В истории многих представителей сферы здравоохранения можно найти судебные иски и необходимость соответствующих выплат. В случае гигантов фарминдустрии, например, Johnson&Johnson, речь шла о миллиардных суммах.

Как инвестировать в сегмент здравоохранения

На рынке США есть два традиционных пути. Первый — покупка акций. В индекс S&P 500 входит 19 бумаг фармкомпаний и биотехов, большинство из них торгуется также на Санкт-Петербургской бирже, а значит доступны для покупок на ИИС. Крупнейшая фармкомпания — Johnson&Johnson, крупнейший биотех — Amgen. На сегодняшний день 11 компаний из выборки выплачивают дивиденды. В лидерах по этому показателю — дивидендный аристократ AbbVie.

Другой путь, подразумевающий большую диверсификацию — покупка ETF. Это биржевые фонды, бумаги которых по методу торговли напоминают акции. Health Care Select Sector SPDR ETF (XLV) позволяет «купить» портфель акций сегмента здравоохранения, входящих в S&P 500. Компоненты включены в фонд, согласно рыночной капитализации. Это означает больший фокус на крупных компаниях, а значить меньшую волатильность ETF.

iShares Nasdaq Biotechnology (IBB) — крупнейший ETF на биотехи. Фактически позволяет «купить» портфель из акций биотехнологических и фармацевтических акций, торгующихся на NASDAQ и взвешенных по капитализации.

IBB — это более волатильный и рискованный инструмент, чем XLV — бета равна 1,4 по сравнению с 0,9. IBB — это скорее ставка на новые тренды, ожидание новой волны роста. XLV полезен для консервативных инвесторов, опасающихся смены стадии экономического цикла в США. Бумаги сегмента здравоохранения подходят для участников рынка с различными стилями инвестирования, главное оценить свой профиль риск/ доходность и подобрать оптимальные варианты для вложений с учетом фундаментальных показателей и моделей технического анализа.

Как купить американские акции

БКС Брокер

Михаил Югай, генеральный директор Фонда международного медицинского кластера, об актуальных инвестиционных трендах в сфере здравоохранения, перспективе развития частной медицины в России и о новых технологиях лечения для российских пациентов.

— Многие консалтинговые компании во всем мире фиксируют рост интереса как государственных, так и частных инвесторов к сфере здравоохранения. Чем, на ваш взгляд, он вызван?

— В современном обществе медицина становится одной из наиболее важных сфер для жизнедеятельности человека. Вкладываясь в медицину, инвесторы определяют и свое будущее, поэтому для них, безусловно, важен гуманистический аспект таких инвестиций.

Еще один стимул к вложениям — мощный технологический прорыв, произошедший в сфере здравоохранения последних лет. Это привело к тому, что в мире в медтех инвестируют компании из абсолютно разных отраслей: банки, IT-гиганты, ритейлеры. Например, Google и компания Ethicon (группа Johnson & Johnson) инвестируют в проект по созданию компьютерного зрения и визуализации, которые помогут хирургам проводить более точные операции. Philips, помимо массовой линейки продукции, активно развивает медицинские решения в области диагностики, кардиологии и т. д. Растут и инвестиции в медтехстартапы. По подсчетам компании StartUp Health, инвестиции в компании, работающие в сфере цифрового здравоохранения, во всем мире составили в 2017 году $11,5 млрд. Основные направления — это повышение эффективности лечения, персонализированная медицина, большие данные и «умная» аналитика, медицинские устройства, системы для здорового образа жизни и гаджеты для здоровья. Флагманские страны медтех — США, Великобритания, Израиль, Индия, Швеция, Канада, Китай, Франция. В свою очередь, приток инвестиций стимулирует все новые разработки и решения для диагностики, лечения, повышения качества жизни и т. д. По разным оценкам, в среднем мировой рынок медицины растет ежегодно на 10-15%.

— Чем для инвесторов может быть интересен российский рынок медицинских услуг? Есть ли у него какая-то специфика?

— Да, и в первую очередь рынок интересен тем, что сейчас в России идет смена модели функционирования сферы здравоохранения в обществе. Если раньше государство брало на себя полную ответственность за здоровье своих граждан, то теперь за здоровье человек начинает отвечать сам. Меняются паттерны потребителей медицинских услуг, всего населения мира и России в том числе. Сегодня здоровье — это капитал человека, который он может приумножить или потерять. Задача государства — дать инструменты для сохранения здоровья, проводить профилактику социально значимых заболеваний, заботиться о здоровье тех, кто по разным причинам не может это делать. А вот задача населения — участвовать в этом процессе, и делать это проактивно.

Поэтому очень важный и мощный драйвер инвестиций в сегмент — это огромной отложенный спрос населения на качественные медицинские услуги в России, который уже не может быть обеспечен исключительно государственными клиниками. Кроме того, спрос на медуслуги будет расти из-за естественного процесса старения населения и роста числа сопутствующих заболеваний, а также за счет совершенствования методов диагностики и лечения. При этом пациент становится более требовательным и к качеству медицинских услуг, и к их сервисной составляющей. Даже появился отдельный тренд — биохакинг, когда человек старается активизировать все возможные функции своего организма. Это фундаментальные факторы, которые будут способствовать повышению инвестиционного потенциала российского рынка медуслуг в среднесрочной перспективе.

— Исходя из этих фундаментальных факторов, какой прогноз вы дадите развитию мирового и российского рынка медицины на следующие несколько лет?

— По нашим оценкам, в 2019-2020 годах медицинские услуги станут одним из самых динамично растущих сегментов рынка здравоохранения с совокупным темпом роста порядка 9-10%. Сейчас емкость рынка медицинских услуг в России исчисляется десятками миллиардов долларов — так, по итогам 2017 года его объем составил более 2,3 трлн руб. При этом темпы ежегодного прироста частных инвестиций опережают рост самого рынка в целом — если по итогам 2016 года их сумма равнялась 26 млрд руб., то за 2017 год их объем увеличился до более чем 80 млрд, что дает нам почти трехкратный рост. Такой рост спроса на инвестиционные проекты легко объяснить с учетом их рентабельности — ее уровень для медицинского сегмента составляет около 13%. Для сравнения: банки в среднем имеют маржу 4-5%.

— А как в этих условиях вы видите наиболее эффективную инвестиционную модель?

— В такой социальной сфере, как медицина, наиболее эффективная модель развития проектов — это ГЧП. Это комфортный формат разделения рисков между частным инвестором и государством, и именно он может в будущем стать стимулом для системной модернизации сегмента медпомощи. Как раз наш проект, международный медицинский кластер, который строится на территории «Сколково», реализуется в рамках такой модели.

С нашими консультантами из The Boston Consulting Group мы подсчитали, что до 2029 года нужно вложить порядка 90 млрд руб. для того, чтобы построить необходимую инфраструктуру и запустить работу кластера на полную мощность. Мы хотели бы сделать это даже быстрее — к 2025 году. Первые два корпуса — клинико-диагностический и терапевтический — строятся при финансовой поддержке правительства Москвы, которое выделило на эти цели 10 млрд руб. Частные инвестиции в этом проекте выделили структуры Льва Леваева. Далее специализированные клиники, а их будет, по нашим расчетам, около 10-15, будут строиться в том числе за счет частных инвестиций. Например, инвестором для реализации «Умного госпиталя будущего» Bundang выступит компания «Ташир Медика», для реализации филиала госпиталя Страсбургского университета — холдинг A&NN Александра Мамута.

— Как вы охарактеризуете нынешний состав вашего пула инвесторов?

— В основном это российские компании, и это, на мой взгляд, закономерно. Они хорошо понимают особенности рынка, знакомы с правилами ведения бизнеса, имеют опыт общения с представителями власти. Наличие российского партнера-инвестора значительно облегчает процесс вхождения в кластер международных клиник. Поэтому связка «иностранная клиника и российский инвестор» кажется нам вполне рабочей.

— В чем принципиальное отличие вашего проекта от многих других государственно-частных партнерств в сфере здравоохранения?

— Наша главная особенность — наличие гибкой нормативной базы на отдельно взятой территории. На резидентов ММК распространяется действие отдельного федерального закона, который позволяет им работать по стандартам страны их происхождения. В результате клиника может принести в Россию самые современные технологии, стандарты, протоколы лечения.

Еще одно наше отличие от большинства коммерческих медицинских проектов в том, что кластер планирует работать в трех направлениях: медицинская помощь, образование, научные разработки. То есть мы хотим сделать акцент на трансфер технологий и знаний из-за рубежа в Россию. Безусловно, те клиники, которые станут нашими резидентами, будут зарабатывать здесь деньги, но, помимо этого, они должны также обладать научными и образовательными программами, которые они будут развивать на территории кластера с участием российских врачей.

— Можете ли вы назвать имена первых клиник—резидентов кластера?

— Да, с начала сентября на территории кластера уже заработал диагностический корпус израильской клиники Hadassah — «Хадасса Медикал». В перспективе мы планируем открыть терапевтический корпус, также под управлением «Хадасса», филиал южнокорейского госпиталя Bundang и университетского госпиталя Страсбургского университета. Кроме того, в начале этого месяца прошла экспертный и наблюдательный советы заявка на строительство филиала испанской клиники Roman Fernandes. Мы сейчас находимся в стадии подготовки соглашения с ними.

Михаил Югай

Михаил Югай в 2016 году занял должность генерального директора Фонда международного медицинского кластера. С 2011 года также работает старшим преподавателем кафедры управления и экономики здравоохранения в Национальном исследовательском университете «Высшая школа экономики».

Михаил Югай окончил лечебный факультет Саратовского государственного медицинского университета и факультет государственной внешнеэкономической службы Всероссийской академии внешней торговли. Кандидат медицинских наук. С 1997 по 2000 год работал заведующим отделением офтальмологии Лечебно-диагностического центра Министерства внешних экономических связей РФ. Затем возглавлял международные компании по производству медицинского оборудования ООО «Текан», Olympus RUS, Mindray Medical RUS.

С 2011 по 2016 год Михаил Югай реализовал ряд проектов в сфере стратегического консалтинга в области здравоохранения в интересах государственных структур и коммерческих организаций, среди которых Всемирная организация здравоохранения, Ernst & Young, Скандинавский медицинский центр, департамент здравоохранения Москвы, Министерство экономического развития РФ.

Хронология ММК

12 апреля 2012 года Дмитрий Медведев поручил правительству Москвы, Минздравсоцразвития, Минэкономики и ОАО «Сбербанк» представить предложения по созданию на новых землях Москвы (Новая Москва) международного медицинского кластера, включающего лечебные, образовательные и научные направления.

11 июня 2015 года Государственная дума приняла федеральный закон Российской Федерации N160-ФЗ «О международном медицинском кластере», который окончательно определил местоположение проекта. Было принято решение, что кластер будет построен в Сколково.

30 июня 2015 года президент России Владимир Путин подписал федеральный закон Российской Федерации N160-ФЗ «О международном медицинском кластере».

15 августа 2016 года мэр Москвы Сергей Собянин заложил капсулу в основание первого строящегося объекта — диагностического корпуса.

В 2017 году Фонд ММК начал роуд-шоу по привлечению потенциальных инвесторов и операторов. К 2029 году медицинский кластер планирует привлечь 90 млрд руб. инвестиций и около 10-15 медицинских клиник, образовательных и исследовательских организаций в качестве резидентов.

14 сентября 2017 года в здании правительства Москвы состоялось подписание первого соглашения об участии израильского медицинского центра «Хадасса» в проекте создания международного медицинского кластера.

23 июня 2018 года Фонд ММК подписал соглашение о совместной работе с госпиталем Bundang из Южной Кореи. Совместный проект предполагает создание на территории ММК филиала госпиталя с полностью электронным документооборотом.

5 сентября 2018 года в ММК состоялось официальное открытие диагностического центра израильской клиники «Хадасса Медикал». Этот первый запуск работы полностью иностранной медицинской организации в России.

В 2022 году на территории медицинского кластера будет построен и введен в эксплуатацию второй объект — терапевтический корпус клиники «Хадасса Медикал». Многофункциональный медицинский центр будет специализироваться на лечении онкологических заболеваний. Здесь можно будет пройти многоступенчатое лечение, реабилитацию и профилактическое медицинское обследование.

В 2022 году состоится открытие «Умного госпиталя будущего» Bundang Сеульского национального университета, предоставляющего пациентам комплексное медицинское обслуживание: диагностику, терапию, хирургию, радиологию и другие направления. В госпитале будут функционировать специализированные центры, сфокусированные на самых востребованных направлениях: чекап, онкология, кардиология, ортопедия и травматология.

К 2029 году на территории кластера будут работать 10-15 клиник. Они займут около 450 тыс. квадратных метров и ежегодно смогут обслуживать до 300 тыс. пациентов.

Анастасия Мануйлова

Доказательная медицина

Предложенная в начале 90-х годов XX в. концепция доказательной медици­ны (evidence-based medicine, дословно — медицина, основанная на доказатель­ствах) подразумевает добросовестное, точное и осмысленное использование лучших результатов клинических исследований для выбора лечения конкрет­ного больного. Подобный подход позволяет уменьшить число врачебных оши­бок, облегчить процесс принятия решения для практических врачей, админи­страции лечебных учреждений и юристов, а также снизить расходы на здравоохранение.

Удобным механизмом, который позволяет специалисту оценить качество любого клинического исследования и достоверность полученных данных, ста­ла предложенная в начале 90-х годов рейтинговая система оценки клиничес­ких исследований. Для непосредственной оценки исследования используется понятие «уровень доказательности». Обычно выделяют от 3 до 7 уровней дока­зательности, при этом с возрастанием порядкового номера уровня (обознача­ется римскими цифрами) качество клинического исследования снижается, а результаты представляются менее достоверными или имеют только ориенти­ровочное значение.

К I уровню в доказательной медицине относят хорошо разработанные, крупные, рандомизированные, двойные слепые, плацебо-контролируемые1 исследования. К этому же уровню доказательности относят данные, получен­ные в ходе метаанализа2 нескольких рандомизированных контролируемых исследований.

Небольшие рандомизированные и контролируемые исследования (если получить статистически корректные результаты не удалось из-за малого числа больных, включенных в исследование) относят ко II уровню доказательности, а исследования «случай—контроль»3 или когортные исследования4 — к II или

1 Наиболее строгой, исключающей возможные ошибки и подтасовки формой клинического ис­
следования является рандомизированное двойное слепое исследование, в ходе которого исследу­
емый препарат и препарат контроля (или плацебо при плацебо-контролируемом исследовании)
распределяются случайным образом, при этом ни больной, ни исследователь не знают, какое
вещество получает больной.

2 Математический метод, позволяющий объединять результаты нескольких сходных исследова­
ний, что повышает точность результатов и правомерность выводов.

3 В ходе исследования «случай-контроль» сравнивают группу пациентов с уже развившимся ис­
ходом (симптомом, заболеванием, нежелательным явлением) с контрольной группой, не имею­
щей данного исхода.

4 Для когортного исследования отбирается группа (когорта) пациентов, использующая опреде­
ленный вид лечения, которая прослеживается до развития определенного исхода.

Роль клинической фармакологии в pei-улиронании рынка /1С ■» 35

III уровню. Данные, содержащиеся в отчетах экспертных групп или консенсу­сах специалистов, относят к III или IV уровню.

Концепция доказательной медицины широко используется при выборе ЛС в конкретных клинических ситуациях. Современные руководства по клини­ческой практике, предлагая те или иные рекомендации, снабжают их рейтин­гом доказательности. Существует также международная Кохрейновская ини­циатива (Библиотека Кохрейна), объединяющая и систематизирующая все накопленные в этой области материалы.

При выборе ЛС наряду с рекомендациями лекарственного формуляра ис­пользуются международные или национальные руководства по клинической практике (guideline), т.е. систематически разработанные документы, предназ­наченные для того, чтобы помочь практикующему врачу, юристу и пациенту в принятии решений в определенных клинических обстоятельствах. Однако ис­следования, проведенные в Великобритании, продемонстрировали, что врачи обшей практики далеко не всегда склонны следовать национальным рекомен­дациям в своей работе. Кроме того, создание четких систем рекомендаций вызывает критику со стороны специалистов, полагающих, что рекомендации ограничивают свободу клинического мышления. Однако использование по­добных руководств стимулировало отказ от рутинных и недостаточно эффек­тивных методов диагностики и лечения и в конечном счете повысило уровень медицинской помощи больным.

КЛИНИЧЕСКИЕ

ИССЛЕДОВАНИЯ И

РЕГИСТРАЦИЯ НОВЫХ

Дата добавления: 2016-03-15; просмотров: 838;

МЕДИЦИНА

МЕДИЦИ́НА (лат. medicina, от medicus – врач), об­ласть про­фес­сио­наль­ной прак­ти­че­ской и на­уч. дея­тель­но­сти, имею­щая сво­ей це­лью рас­по­зна­ва­ние, ле­че­ние и пре­ду­пре­ж­де­ние бо­лез­ней, со­хра­не­ние и ук­ре­п­ле­ние здо­ро­вья и тру­до­спо­соб­но­сти, про­дле­ние жиз­ни лю­дей. Совр. М. сло­жи­лась в ре­зуль­та­те дли­тель­но­го ис­то­рич. раз­ви­тия на­род­но­го вра­че­ва­ния (см. На­род­ная ме­ди­ци­на) и тра­ди­ци­он­ной ме­ди­ци­ны, М. древ­них ци­ви­ли­за­ций и даль­ней­ших эта­пов ис­то­рич. про­цес­са, ев­ро­пей­ской, а за­тем и ми­ро­вой на­уч. М. Но­во­го вре­ме­ни; её со­стоя­ние все­гда оп­ре­де­ля­лось сте­пе­нью раз­ви­тия об­ще­ст­ва, дос­ти­же­ния­ми ес­те­ст­во­зна­ния и тех­ни­ки, об­щим уров­нем куль­ту­ры. В дан­ной ста­тье М. рас­смат­ри­ва­ет­ся пре­им. как ком­плекс на­уч. дис­ци­п­лин; о во­про­сах мед. прак­ти­ки, об­ществ. здо­ро­вья и ор­га­ни­за­ции здра­во­охра­не­ния см. в стать­ях Дис­пан­се­ри­за­ция, Здра­во­охра­не­ние, Про­фи­лак­ти­ка, Ро­до­вспо­мо­же­ние и др. Мед. нау­ки изу­ча­ют строе­ние те­ла че­ло­ве­ка и про­цес­сы его жиз­не­дея­тель­но­сти в ус­ло­ви­ях нор­мы и па­то­ло­гии; фак­то­ры при­род­ной и со­ци­аль­ной сре­ды, по­ло­жи­тель­но или от­ри­ца­тель­но влияю­щие на со­стоя­ние здо­ро­вья че­ло­ве­ка; бо­лез­ни че­ло­ве­ка – их при­чи­ны, ме­ха­низ­мы воз­ник­но­ве­ния и раз­ви­тия, кли­нич. про­яв­ле­ния, кри­те­рии ди­аг­но­сти­ки, про­гноз, а так­же воз­мож­но­сти ис­поль­зо­ва­ния разл. фи­зич., хи­мич., био­ло­гич. фак­торов, средств и тех­нич. уст­ройств для пре­ду­пре­ж­де­ния, вы­яв­ле­ния и ле­че­ния за­бо­ле­ва­ний.

Неинвазивная медицина в нейромышечных патологиях

Неинвазивные методы лечения нервно-мышечных заболеваний пока не очень широко распространены, хотя на практике они являются и более выгодными с экономической точки зрения, и более гуманными по отношению к пациенту. Почему это так, мы разбирались вместе с профессором неврологии, доктором медицинских наук Джоном Робертом Бахом.

Как развивается описание и изучение нервно-мышечных заболеваний?

Сейчас мы обнаруживаем множество генетических отклонений, которые объясняют появление самых разных заболеваний: мышечной дистрофии тазового и плечевого пояса, миодистрофии Ландузи ― Дежерина, бокового амиотрофического склероза. То есть мы не находим новых заболеваний, а понимаем механизмы уже известных. Оказывается, что каждое из них, ранее считавшееся отдельным заболеванием, на самом деле является множеством заболеваний, которые связаны с различными генетическими проблемами.

В сфере исследования нервно-мышечных заболеваний осталось еще очень много нерешенных вопросов. Нам все еще неизвестны все генетические ошибки, которые вызывают эти заболевания. Мы обнаружили порядка 20 или 30% мутаций, вызывающих боковой амиотрофический склероз, и примерно столько же мутаций, связанных с тазово-плечевой мышечной дистрофией. Дистрофия Дюшенна и дистрофия Беккера частично изучены: нам известен отсутствующий белок или где ошибка в его гене. Помимо названных, есть и множество других, более редких заболеваний, изучение которых нам только предстоит.

Как реализуются подобные исследования?

Подобными исследованиями в США занимаются национальные институты здравоохранения, а также различные университеты. В лабораториях исследуются образцы крови: выделяется ДНК, а в генах ищется ошибка. Применяют также и методы моделирования, но модели, используемые в таких случаях, не компьютерные, а животные. Ученые могут создавать генетические ошибки у животных (мышей, куриц, кроликов, собак) и исследовать их, тестировать на них лекарства.

Важно понимать, что тестирование лекарств на животных чаще всего дает лучшие результаты, чем на людях. Возможно, это связано с тем, что человеческий организм устроен сложнее. Наши гены гораздо длиннее, и, если в лаборатории удалось заместить дефектный ген мыши, это вовсе не значит, что таким же образом получится исправить ген, пораженный дистрофией Дюшенна, у человека.

Какие основные направления исследований в области нервно-мышечных заболеваний существуют сейчас?

Определенно, это разработка лекарств. Например, для лечения спинальной мышечной атрофии (СМА) первого типа разработали нусинерсен (фармакологическая компания зарегистрировала его под названием «Спинраза»). СМА ― это генетическая болезнь, при которой младенцы рождаются полностью парализованными. Нусинерсен делает их значительно сильнее: в результате его применения многие из таких детей могут сидеть, переворачиваться или даже стоять.

Этот препарат исправляет РНК, заставляет ее продуцировать правильный белок. Сейчас мы готовы утверждать, что этот препарат эффективен не только при СМА первого типа, но второго и третьего тоже.

Что все-таки поражается больше при нервно-мышечных заболеваниях: нервы или мышцы?

Нервно-мышечные заболевания ― это либо миопатии, то есть мышечные заболевания, либо болезни нижних мотонейронов, например СМА, либо болезни верхних мотонейронов, например болезнь Лу Герига (хотя это состояние предполагает и поражение нижних мотонейронов тоже).

При миопатии и болезнях нижних мотонейронов у пациентов отсутствует тонус. При болезнях верхних мотонейронов у них наблюдается спастичность. При болезни Шарко возникают случаи, в которых трахеостомии нельзя избежать. Спазмы могут перекрывать трахею таким образом, что слизистый секрет не сможет выходить наружу. Тогда пациент начинает задыхаться, с трудом потребляет кислород, и ему действительно нужна дыхательная трубка.

При СМА и других миопатиях такого не бывает. Поэтому ни один из моих пациентов с дистрофией Дюшенна, мускульной дистрофией или миопией не проходил через трахеостомию. Таким образом, трахеостомию я рассматриваю как крайнюю меру, применять которую стоит в особых случаях. Но большинство докторов практикует ее повсеместно, с чем я в корне не согласен.

Вы практикуете неинвазивные методы лечения нейромышечных патологий. Какие преимущества они предлагают?

Неинвазивные методы используются для вспомогательной вентиляции легких. Благодаря им нам удается избежать хирургического вмешательства: они заменяют трахеостомию ― операцию, при которой для обеспечения дыхания в трахею пациента вводится трубка. Несмотря на то что этот метод показал себя успешно, он все еще не заменил трахеостомию повсеместно. Да, он существенно облегчает жизнь пациентов и их семей, но он также требует значительно больший объем подготовительной работы со стороны врачей. Им приходится обучаться новым техникам за очень короткое время, поэтому многие предпочитают уже проверенный метод трахеостомии.

В США существует 166 тысяч кодов в классификаторе медицинских процедур. Есть коды для трахеостомии, бронхоскопии, удаления желчного пузыря. Есть даже код для процедур, оказываемых в результате укуса черепахи, но нет кода для того, что делаю я, ― экстубирования пациента и переведения его на неинвазивные техники поддержки дыхания.

Можно ли сравнить эффекты от инвазивных и неинвазивных техник облегчения состояния пациентов при нейромышечных заболеваниях?

Четыре из пяти пациентов, прошедших через трахеостомию, умирают из-за последствий такого вмешательства при искусственной вентиляции легких. А среди пациентов, с которыми я работаю, применяя неинвазивные техники, есть те, которым уже больше шестидесяти. Они не сталкиваются ни с какими респираторными проблемами и не нуждаются в госпитализации. Некоторые из них даже работают, и это при том, что они парализованы ниже шеи. Контроль за своим состоянием не вызывает у них особых проблем. Они помещают во рту специальную трубку, которая проталкивает воздух в их дыхательные пути несколько раз в минуту. Это довольно просто, особых инструкций врачей пациентам не требуется. По ночам же используется назальная вентиляция.

А где еще в мире используются подобные подходы?

В США и Канаде есть еще несколько специалистов, которые применяют эти техники. В Португалии есть передовой медицинский центр, где тоже с таким же успехом применяются неинвазивные техники. Похожие центры есть и в других странах. В Японии работает доктор Юка Исикава, в крупном центре по исследованию и лечению мышечной дистрофии Дюшенна. Пациентам гарантируется проживание в нем, так что она имеет полный контроль над их медицинским обеспечением. С 1993 года они полностью перешли на неинвазивную поддержку, после этого средняя продолжительность жизни пациентов возросла на десять лет. Мне не удается проследить такую динамику, потому что среди моих пациентов нет тех, которые прошли через трахеостомию. В ее центре такие были, потому что до 1993 года трахеостомия применялась повсеместно. Так, у доктора Исикавы была возможность сравнить эти два подхода, чему она посвятила одну из недавних публикаций.

Я работаю и с детьми, и со взрослыми, но большинство врачей специализируются лишь на одной из этих групп, потому что с обеими работать довольно тяжело. Проблема состоит еще и в кооперации с другими специалистами. Если пациент, применяющий неинвазивные техники, вдруг оказывается в больнице, его интубируют. Чтобы экстубировать его, вернуться к неинвазивной вентиляции, нужно согласие врача. Они далеко не всегда оказываются знакомы с такими методами и настаивают на трахеостомии ― кооперации не получается. Таким образом, применение неинвазивных техник предполагает целый ряд сложностей. В определенном смысле это тоже одна из причин их узкого распространения.

Частные инвестиции в медицину как драйвер развития отрасли

Ушли в прошлое советские времена, когда все медицинские расходы на разработку новых лекарственных препаратов и оборудования, их внедрение в практическое здравоохранение брало на себя государство. Сегодня всё чаще заходит речь о государственно-частном партнёрстве и частных инвестициях — в том числе и в медицину. По данным экспертов, 54% инвесторов сегодня заинтересованы в медицинских проектах, называя их одним из самых привлекательных для вложений направлений. Появляются и отечественные инвестиционные фонды. Первым таким частным фондом на российском рынке, который через инвестиции развивает проекты по разработке новых лекарственных препаратов и медицинских изделий, стал Primer Capital со средним инвестиционным чеком в 20 млн рублей. Мы беседуем с исполнительным директором фонда Елизаветой Рождественской.

— Елизавета, какова история возникновения вашего фонда?

— Наш фонд был образован около трёх лет назад. Его идея изначально возникла у нашего основателя Дмитрия Шарова, который уже больше 15 лет успешно занимается проведением клинических исследований в России на контрактной основе. Через него проходит большое количество проектов, и он, как руководитель клинического направления исследований, видит, какие из них могут быть успешными. Так возникла идея поучаствовать в некоторых проектах в качестве инвестора. С этой целью был создан фонд Primer Capital. Мы решили, посмотрев на рынок России, сфокусироваться на ранних проектах, поскольку частных фондов, которые поддерживают проекты на таких стадиях, в России нет.

— То есть вы пока единственные?

— Да, мы единственные. Есть несколько частных фондов, которые инвестируют в медицинские проекты и сосредоточены вне России. Но фондов, которые считают своим фокусом ранние исследования, те, что называются «посевными» инвестициями, — их вообще нет. Конечно, есть инструменты государственной поддержки — это, например, фонд Сколково, Министерство образования, Министерство промышленности.

— Мы говорим именно про ранние стадии?

— Да. Поскольку, скажем, инновации РОСНАНО поддерживают крупные проекты, где есть уже состоявшееся производство. Это даже не стадия клинических исследований. Самая полномасштабная инвестиция — это та ситуация, когда речь идет о больших производствах, о строительстве заводов.

— А ранняя стадия — это что?

— У нас акцент делается на трёх больших направлениях. Первое направление — это препараты, инновационные разработки. Для того, чтобы попасть в фокус нашего фонда, они должны находиться на стадии доклинических исследований, то есть исследованиях на животных. Иногда это может быть начало клинических исследований, когда мы уже переходим к подтверждению безопасности на людях. Либо это может быть предварительный этап, когда выбирается лидирующая молекула, которая станет кандидатом в лекарственное средство.

Второе направление — это медицинские изделия. Это те изделия, которые находятся на стадии работающего прототипа либо на стадии получения регуляторного одобрения в Росздраве.

Третье направление сочетает в себе две области — IT и медицину, то есть программное обеспечение и всевозможные инновационные разработки, которые находятся на стыке этих двух областей.

Как видите, мы узкопрофильный фонд в достаточной мере. Хотя, казалось бы, мы стараемся охватить взором и препараты, и изделия, и софт. Но, тем не менее, стадия всех этих проектов у нас всегда ранняя, и это всегда то, что реально сможет лечить или помогать в лечении, оптимизировать этот процесс применительно к человеку. Мы не смотрим на ветеринарию. Мы не смотрим на приборы, носимые устройства и так далее. Это, конечно, не значит, что мы сразу отказываемся от таких проектов. Но мы уделяем им намного меньше внимания, чем нашим профильным.

— Как вы находите именно то, что вас в дальнейшем интересует?

— Поскольку мы частный фонд, у нас нет ограничений по инвестициям в России и за рубежом. Поэтому мы смотрим проекты по всему миру. Так как наша команда сидит в Москве, порядка 60% наших инвестиций сосредоточены как раз в России. Здесь у нас сформированный путь поиска проектов, который мы проводим опять же в нескольких направлениях. Скажем, все медицинские конференции, которые проходят в России, мы обязательно посещаем в качестве участников, экспертов, спикеров, и как будто специально для нашего удобства они, как правило, сосредоточены либо в Питере, либо в Москве. На всех этих мероприятиях мы можем продемонстрировать свои знания.

— О каких знаниях речь?

— У нас в фонде практически все сотрудники, кроме юристов и финансистов, имеют специальное биологическое либо медицинское образование, у многих есть ученые степени. Из всех проектов, которые нам могут подойти, мы выбираем лучшие.

— Наверняка на этих же конференциях вы получаете какую-то новую информацию, приобретаете важные контакты?

— Да. Безусловно. Это инструмент для поиска проектов. То есть мы не ученые, которые занимаются исследованиями, но мы должны быть в курсе трендов разрабатываемых продуктов. В первую очередь, наша цель — это поиск проектов. Соответственно, со всеми акселераторами, бизнес-инкубаторами, фармацевтическими кластерами, которые есть в России, у нас подписаны соглашения о сотрудничестве, соглашения о намерениях, согласно которым они предлагают нам проекты, подходящие нам по стадии развития, по фокусу. Мы проводим их экспертизу и рассматриваем возможность осуществления инвестиций.

— Расскажите о самых значимых ваших проектах.

— У нас на сегодня девять проектов в портфеле. Хотя, надо сказать, за это время мы просмотрели около пяти тысяч проектов. То есть, отбор достаточно жёсткий. Первую инвестицию мы осуществили в сентябре 2016 года. До этого у нас шла стадия формирования фонда, подготовки документов. В конце 2016-го мы пришли в активную инвестиционную стадию.

Первая группа — это препараты. У нас есть три российских проекта, которые сейчас находятся на стадии доклиники, и каждый из них получил государственный контракт от Министерства здравоохранения на проведение доклинических исследований инновационных препаратов. Сейчас все они его успешно выполняют.

— О каких препаратах речь?

— Один из них — это антитело для лечения множественной миеломы. Сейчас как раз стартуют исследования на животных. Второй препарат — для лечения туберкулеза. И третий препарат — это ингибитор тромбина. Здесь сделан большой шаг, компания успешно развивается, у нас на руках завершенный отчет о доклинических исследованиях, согласно которому мы теперь будем подавать документы в Минздрав для получения разрешения на проведение клинических исследований.

— На сайте у вас есть информация о том, что компания вложила 11 млн рублей в проведение разработки препарата для профилактики и лечения тромбозов. Немалые деньги.

— Да, это так. Но вложения стоили того. Компания «ФК Лабораториз» прошла путь, на котором «сыплется» порядка 80% претендентов. Здесь уже доказана безопасность и эффективность на модельных животных, разработана лекарственная форма, то есть все подготовительные этапы успешно пройдены.

— Другие компании не столь успешны?

— Две другие компании только стартуют с доклиническими исследованиями. Мы очень надеемся, что совместно с нами, с нашими компетенциями, с помощью наших специалистов эти проекты так же через год завершат эту стадию работы, и я смогу рассказать вам о результатах.

Еще один препарат в нашем портфеле — детище французской компании Acticor Biotech. Несколько дней назад они анонсировали успешное завершение первой фазы клинических исследований. На сегодня в портфеле это самый продвинутый препарат для лечения ишемического инсульта.

— Итак, четыре препарата. А какие у вас медицинские изделия?

— Среди медицинских изделий мы делаем упор на высокотехнологичные девайсы. Израильская компания Bendit делает микрокатетеры для проведения операций на кровеносных сосудах. Сейчас они находятся уже на регистрационной стадии в Европе. У них есть рабочий прототип, они выполнили огромное количество полномасштабных доклинических исследований на животных и сейчас готовы выйти на следующий уровень.

— Это хирургические катетеры?

— Да. Катетеры для проведения хирургических операций как на периферических сосудах, так и на сосудах головного мозга. Весьма актуальная на сегодня тема.

Второе наше медицинское изделие — от российской компании «Онкодиагностика Атлас». Это тест-система, которая позволяет персонализированно выбирать химиотерапию в зависимости от типа опухоли, обнаруженной у пациента.

Третье медизделие представляет американская компания Mindera. Сейчас коллеги находятся на старте клинических исследований. Это устройство позволяет получить биоматериал с кожи пациента без проведения сложной, дорогостоящей и в некотором роде даже опасной процедуры биопсии.

Как я говорила, есть также проекты на стыке IT и медицины. Первый — от российской компании Data MATRIX. Это компания разрабатывает софт для биостатистической обработки данных клинических исследований. За последний год ребята сделали просто потрясающий рывок как в плане разработки, так и в плане продаж своего софта — в конце прошлого года были заключены первые международные контракты. Сейчас коллеги приступают к работе над проектом для американской фармацевтической компании.

Вторая компания — Botkin.AI — тоже российская, но она стала нашей портфельной совсем недавно. Компания разрабатывает платформу на основе искусственного интеллекта для помощи врачам в постановке диагноза «рак легких» на основе снимков КТ и МРТ, а также других медицинских данных. Мы считаем, что здесь разработка идет тоже эффективно, и в конце прошлого года нам удалось привлечь партнера и закрыть следующий раунд инвестиций.

Надо сказать, что наши проекты отличаются не только направлениями, но и сроками исполнения. Скажем, лекарственный препарат от возникновения идеи и выбора молекулы до выхода на рынок обычно проходит путь не менее 10 лет. Другое дело — медицинские изделия. Они могут выйти на рынок уже через год. Поэтому мы надеемся, что эти важные разработки появятся на медицинском рынке очень скоро.

— Вы сказали о том, что вам удалось найти финансового партнера. Наверное, это непросто?

— Мы не первый фармацевтический фонд, и нам велосипед изобретать не надо. Во всем мире, и в России в частности, работают инвесторы, которые знают, сколько занимает разработка препарата. И все инвесторы понимают, какой потенциальный выхлоп может быть от такого проекта. Поэтому каждый инвестор трезво оценивает свои риски и возможности.

— Но ведь в России сегодня практически все предприниматели хотят быстрого результата.

— Да. Вы правы. Поэтому, еще раз оговорюсь, мы пока единственный частный фонд, который инвестирует в такой области.

— Что это за люди, которые всё-таки рискуют вкладывать деньги в такие проекты? Наверное, у них не только деньги на уме, они хотят пользу обществу принести, людей спасать. Этот мотив присутствует?

— Тут может быть комбинация нескольких факторов. Действительно, присутствует и такого рода гуманистический фактор, иногда он даже носит личностный характер. Хотя понятно, что инвестиции — это не спонсорская помощь, не грант, они все-таки осуществляются в обмен на долю в компании, то есть это нельзя назвать благотворительностью или меценатством. Однако для наших инвесторов, особенно непрофильных, тех, для кого такие вложения являются нестандартными, это имеет значение: не только деньги вложить, но и важное дело сделать. И, если наш партнер уже принял решение, что деньги в это вкладывать стоит, то речь уже не идет о каких-то научных или финансовых показателях проекта. Наша задача — представить проект, в который мы хотим пригласить партнеров, или, например, прийти вместе в эту сделку, доказать, что инвестиции обоснованы, провести грамотную экспертизу. В зависимости от того, какой это проект, мы рассчитываем сроки. Если это препарат, закладываем срок не менее десяти лет, — именно столько в нашей стране требуется на проведение всех стадий испытаний, оформление необходимой документации. Это всегда долго. Если изделие — это уже 3–4 года. А если это IT, то здесь может «выстрелить» через полгода, а может через два года. Примерно на такие сроки мы обычно рассчитываем.

— А может вообще не «выстрелить»?

— Конечно. Это возможно у всех. Это возможно даже в том случае, когда изначально кажется, что будет стопроцентный результат. Мы венчурный фонд. И это, безусловно, рискованные инвестиции. То есть мы стараемся, конечно, нивелировать риски, и у нас есть все инструменты для этого, вплоть до привлечения большого количества экспертов. На данный момент у нас их 55 человек. Они все на консультационных договорах, и мы привлекаем того или иного эксперта по мере необходимости. Это биологи или медики, работающие в совершенно различных областях. Это может быть человек, который работает на производстве фармкомпании, это может быть практикующий врач, это может быть микробиолог, который стоит, например, в лаборатории у истоков исследования до зарождения лекарственного препарата. И всякий раз мы смотрим, какие нам необходимы компетенции от экспертов, и соответственно этим потребностям набираем их пул, чтобы посмотреть проект со всех сторон. Но даже с учетом таких мер предосторожности результат может обмануть ожидания. Инвесторы это прекрасно понимают.

— Есть ли какая-то специфика работы такого фонда в России?

— У нас, действительно, культура долгих инвестиций еще не установилась. Люди часто к этому не готовы. Еще один момент — пока нет такого, чтобы препараты, разработанные в России, сейчас продавались за миллиарды долларов по всему миру. Но, глядя на то, какие стартапы у нас имеются, мы это предполагаем и, более того, видим интерес от европейских фондов-партнеров к российским проектам. Мы думаем, что в ближайшие годы нам удастся продемонстрировать первые успешные примеры таких проектов.

— Как вы думаете, смогут ли частные инвестиционные фонды спасти отечественную медицину и здравоохранение, которое сейчас находится в очень тяжелом, скажем прямо, положении?

— Это, наверное, громко сказано. Сейчас основная часть медицинских разработок всё-таки финансируется государством, за что ему большое спасибо, потому что инвестиции немаленькие.

— Однако они явно недостаточны. И с этим приходится сталкиваться каждый день, когда разговариваешь с кем-либо из ведущих специалистов в той или иной области. Говоришь о проблеме ВИЧ — недофинансирование по лечению ВИЧ-инфицированных. Говоришь о раке — та же проблема. Или о ревматоидном артрите — разработаны революционные препараты, но получать их может 2–4 процента нуждающихся. А покупать это далеко не каждому по карману. Могут ли здесь помочь инвестиционные проекты?

— Вы правы — финансирование, конечно, хоть и совсем не маленькое, однако с той же Америкой, например, эти цифры сравнивать нельзя. Связь с инвестиционными проектами тут, конечно, есть, но она не прямая. Работа фонда и обеспечение пациентов необходимыми препаратами — это совершенно разные вещи. Внедрение разработок в практическое здравоохранение и вопрос включения их в список жизненно необходимых препаратов, которые все нуждающиеся будут получать бесплатно, за счет государства, — это особое направление государственной политики. Наша задача — такие возможности предоставить. Но разработка инновационных препаратов и приобретение уже зарегистрированных, которые на данный момент в большей мере не российского производства, — это две разные истории. Наша — о том, чтобы препараты, разработанные в России или даже за её пределами, но с возможным локализованным в нашей стране производством, можно было донести до отечественного пациента. Это позволит существенно уменьшить цены на препарат, не понижая его качество, и, соответственно, обеспечить им большее количество пациентов.

— Но ведь вы наверняка работаете с государством? Сегодня актуальна идея государственно-частного партнерства. Разве государству не выгодно обеспечить всех нуждающихся дешевыми отечественными препаратами при раке или туберкулезе?

— Такие программы у нас, конечно, есть. Поскольку большинство наших проектов российские, все они являются резидентами Сколково, мы максимально используем идею государственно-частного партнерства. Там мы как фонд выступаем частным инвестором, а государство предоставляет гранты, субсидии, контракты на разработку.

— Какие у вас планы? Есть ли на примете новые интересные проекты?

— Конечно, у нас есть интересные проекты на перспективу, но о них пока говорить рано. Скажу лишь, что фокус своей деятельности менять не планируем.

— Вы считаете, что перспективы у таких фондов, как ваш, имеются?

— Иначе бы мы этим не занимались.

— Думаете, со временем частных инвестиционных фондов будет больше?

— Очень на это надеюсь, ведь частные инвестиции — один из важнейших драйверов развития отрасли.

Беседу вела Наталия Лескова

Фото автора

Инвестиции в бизнес – медицинский центр

01.08.2017

Частные медицинские клиники пользуются все большей популярностью у населения и, соответственно, являются доходным бизнесом. Однако открытие новой клиники требует больших расходов, а получить банковский кредит под развитие или открытие бизнеса достаточно сложно. Банки предпочитают кредитовать надежный бизнес или крупные проекты, а инвестиционные фонды предпочитают вкладывать деньги в высокодоходные стартапы на базе инновационных идей. Но сейчас бизнес получил возможность выгодного кредитования напрямую у инвесторов — взаимное кредитование. Р2Р-кредитование(от английского peer-to-peer или «от персоны к персоне») – это прямое взаимодействие между заемщиком и кредитором. Такое сотрудничество дает выгоды всем сторонам – инвестор финансирует бизнес и получает доход в размере 20–30% годовых, предприниматель получает кредит на развитие бизнеса по приемлемой ставке. Р2Р-сервисы привлекают бизнес лояльным отношением и меньшей бюрократией. Инвесторы на площадке также имеют гарантии: на портале публикуют проекты после тщательной проверки платежеспособности бизнеса, а некоторые сервисы страхуют займы от невозврата.

Инвестирование в бизнес медицинской сферы: популярные направления

Частные предприниматели в основном выбирают узкоспециализированные медицинские центры. Они продуктивно работают с малым количеством оборудования и персонала, то есть старт и развитие возможны при наличии относительно небольших капиталов. Как показывает практика, инвесторы для бизнеса в Москве и в регионах быстро получают отдачу от вложений в следующие направления:

• лаборатории по сбору и расшифровке анализов;
• салоны красоты с косметологическими кабинетами;
• центры ультразвуковых исследований;
• центры медосмотров с правом выдачи справок.

Инвесторам, планирующим выдать кредит на развитие малого бизнеса с нуля, стоит отдать предпочтение франшизе. Крупная сеть дает малому бизнесу известное имя и конкурентные преимущества в плане привлечения клиентов. Кроме того, некоторые франчайзеры (держатели бренда) выступают гарантом исполнения кредитных обязательств.

С чего начать инвестирование в медицинский бизнес

В первую очередь частному инвестору нужно зарегистрироваться на площадке Р2Р-кредитования. В нашей стране насчитывается около десятка крупных онлайн-платформ, из которых нужно выбрать самую надежную. Ориентируйтесь не только на доходность кредитов, но и на процент невозврата, на систему оценки заемщиков, наличие гарантий. Например, инвесторы для открытия бизнеса с нуля предпочитают кредиты с гарантией от невозврата, ведь вложения в стартапы связаны с повышенными рисками.

Инвестируя в новый проект, нужно также проверить разрешительную документацию бизнеса. Каждое направление медицинской деятельности, в том числе выдача справок, подлежит обязательному лицензированию, а весь персонал должен иметь сертификаты на оказание узких и общих медицинских услуг.

До подписания договора нужно определиться с категорией займа. Инвесторы для открытия бизнеса с нуля или для развития фирмы могут выдать стандартный кредит под проценты и получать пассивный доход или дать деньги за долю в компании и принимать участие в руководстве. Наиболее безопасны займы под залог, но они актуальны для действующих клиник, которые владеют недвижимостью, транспортом, медицинским оборудованием.

«Город Денег» – надежная площадка Р2Р-кредитования

Российский онлайн-сервис взаимного кредитования «Город Денег» – один из самых популярных сайтов среди частных инвесторов и заемщиков. Среди тысяч проектов кредитор легко найдет подходящее предложение, в том числе по развитию медицинского центра. Одно из главных преимуществ площадки – низкий процент невозврата кредитов. То есть инвесторы для открытия бизнеса имеют реальную защиту от рисков: специалисты сервиса лично проверяют платежеспособность заемщика и публикуют исключительно ликвидные проекты.

Другие преимущества «Города Денег»:

• высокая доходность кредитов – средняя ставка по займам составляет 30%;
• дистанционное взаимодействие – все документы подписываются электронно-цифровыми подписями, что удобно для партнеров из разных регионов;
• оперативная поддержка – специалисты сервиса помогают оформить договор, контролируют своевременное поступление ежемесячных платежей;
• дополнительная гарантия – инвестор может приобрести страховку от невозврата кредита суммой до 500 000 рублей.

Онлайн-сервис взаимного кредитования «Город Денег» – это возможность инвестировать в надежный бизнес и получать стабильно высокий доход при минимальных рисках!